Не должно быть пределов той осторожности, которую следует принять к мерам, карающим человека за его преступления или проступки, – и много существует примеров, доказывающих, что снисходительность и долготерпение доводили виновного человека до полного душевного спасительного переворота. Было бы только предоставлено время ему раскаяться и бодрствовала бы только над ним любовь – милосердная, всепрощающая, всепоглощающая и вечная.
Одним из примеров, благодатного обращения, произведенной терпеливой любовью и крайней терпимостью, может служить жизнь преподобного Силуана. Он принадлежал к сословию комедиантов, но впечатлительной природе его не чужды были и иные стремления. Слава подвижничества современных монахов пробудила в нем желание приобщиться к их жизни, поэтому он пришел к общему отцу и руководителю в иноческой жизни Пахомию и просил принять его в число учеников. Пахомий поведал увлекающемуся юноше о всех трудностях этого пути, но, видя его ревностную готовность посвятить себя иноческой жизни, принял в свою обитель. Какое-то время молодой Силуан действительно с большим усердием исполнял свои новые обязанности, но затем ревность его охладела, прежние предпочтения, временно подавленные, пробудились вновь и начали действовать с возобновленной силой. Рассеянность его, неуместная для инока шутливость, сопряженная с глумлением и празднословием, развращали и других, вводя в соблазн среди сосредоточенной, сурово-строгой жизни иноков. Не раз Пахомий старался возбуждать в нем подобающее монаху настроение. Юноша на время исправлялся, но потом снова брался за свое – увлекался вовсе не свойственным на его новом поприще образом действий. Наконец старшие иноки обратились к игумену просьбой удалить Силуана из обители, и Пахомий, обличив при всех неправедность жизни недостойного инока, объявил, что он должен оставить монастырь. Тогда заявило в душе юноши преобладающее духовное стремление. С отчаянием припал он к ногам Пахомия и умолял не выгонять, обещая, что совершенно исправит свою жизнь. Трудно было Пахомию поверить в искренность несколько раз уже не оправдавшихся обещаний. Петроний, один из лучших его учеников, не мог вынести зрелища скорби сокрушенно раскаивающегося брата; сострадательная любовь внушила ему доверие к его порыву, и он поручился за него и просьбами своими удержал несчастного в обители на своем попечении.
И не ошиблась чуткая, вещая любовь. Силуан как бы преобразился. Смиренное сознание виновности так глубоко проникло в его душу, что он не смел поднять глаза на братьев; вместо празднословия он почти замолк и приник до такой степени, что без позволения не дерзал срывать даже травку… Обильные слезы выражали умиленное и сокрушенное состояние его духа, и ревность его не ослабевала. Утомясь иногда в поздние часы дня, он садился на полу своей кельи и еще трудился над плетением циновок.
«Могу ли я плакать, - говорил он братии, - когда святые иноки прислуживают мне, тогда как я должен лобзать самый прах, попираемый ими… Я из комедиантов принят в число подвижников, познал истину и до того вознерадел о своем спасении, что едва не выгнали меня из монастыря… Я страшусь, чтобы не разверзлась подо мной земля и не поглотила меня. Я вижу неизмеримость моих грехов и готов отдать жизнь, только бы получить прощение».
Видя такое искреннее покаяние, Пахомий признал и засвидетельствовал перед всеми его высоту. И Сам Господь прославил драгоценнейшее для Него – покаяние человека... Когда через восемь лет Силуан скончался, преподобному Пахомию было открыто в видении, как многие силы небесные встретили душу его и представили к Господу как жертву избранную и плод победы любви над грехом.